Глеб Кузнецов: что это за суверенитет, который не торгуется?
Слив в «Ведомостях» разговора Путина и Кудрина, в котором второй просит первого «снизить напряженность», а первый отвечает, что суверенитет не торгуется и будет находиться под его защитой до смерти — это такая же «Прямая линия» или Форум ОНФ, только для элиты составляющей по мысли пресс-службы аудиторию «Ведомостей».
Главный (и единственный) актор российской политики — Путин. Главная (и единственная) форма взаимодействия с ним — сократический диалог. Кудрин в данном случае выступает как безвестный кировский журналист с «Вятским квасом» или два часа тянущий руку активист ОНФ из Тынды с вопросом, почему все так, а не иначе.
Профан, ищущий мудрости и решения, обретает и то, и другое.
Ну и дополнительно — демонстрация того, что диалог возможен. Что существуют и «другие мнения». Более того, они имеют право на жизнь и место хотя бы в форме верноподданического прошения (вопрошания). Это хороший такой, крепкий сигнал, что погромов пока не будет.
Самое интересное в данном случае в другом. А что такое тот самый «суверенитет», который не торгуется. Какие у него ТТХ, почему он противопоставляется «привлечению инвестиций» и «снижению геополитической напряженности». Является ли это противопоставление жестким или мягким — возможна ли грубо говоря ситуация, когда ценности экономического развития и мирной жизни сопутствуют ценностям защиты суверенитета, а не исключают их.
В «монологовом» режиме 2014 — 2015 ответов на эти вопросы и не требовалось. Но переход к диалогу, который продемонстрировал сезон 2016 года, невозможен без детального описания всех параметров «суверенитета» как высшей ценности и новой государственной идеологии для презентации внутри и вне страны. Какой он? Почему он такой?
Если людям, наконец, дозволено про него спросить, уместно быть готовым про него ответить.
Понятен суверенитет в понимании Стрелкова и русскомирников (суверенитет интервенционалистов), суверенитет в понимании того же Кудрина (экономическая площадка со своими «суверенными» правилами, существующими и подчиненными правилам внешним, общим), суверенитет в понимании каких-нибудь теоретиков и практиков-шмиттеанцев, которых как собак развелось (суверенитет «чрезвычайного положения»).
А вот «путинский суверенитет», который он будет отстаивать на посту и вне его по его словам до самой смерти — не понятен. Концепция не выглядит прописанной и легкой для объяснения и понимания. Можно, конечно, сказать (и так обязательно будет говориться), что русский человек настоящий его сердцем чует, а не русский — сколько не объясняй — не поймет — но мне кажется, что это слабая позиция.
