Глеб Кузнецов: История Алексиевич — не про этику, как говорят одни, и не про глупость, как говорят другие

Чем я хуже других? Хочу и я про Алексиевич. А вернее, про литературу. И ее потребителей. Встретил как-то книжонку на аэропортовской выкладке про прекрасных афроамериканских женщин, которые создали американскую космическую программу. На книжке было написано, что это супербестселлер, и что фильм по ней в Голливуде снят и даже на что-то там номинирован.

Погуглил — и вправду. Снят и номинирован. Так вот, если автора этой книжонки будет интервьюировать, скажем, Брейтбарт, то останется от него (или нее, лень смотреть) только ножки да рожки. А если какой-нибудь прекрасный человек задумает наструячить 500 страниц про настоящего автора американской ракетной программы Вернера фон Брауна, то вряд ли ему следует рассчитывать на благосклонность либеральной вашингтонской прессы.

Так же как и авторам пронзительных больших романов про прелести традиционной жизни в Монтане. Это к Брейтбарту. А вот если про побег от этой традиционной жизни, про весь ее беспросветный ужас и кошмар, про отцов, насилующих дочерей в промежутках между пьянками — то наоборот. В CNN. И бестселлеры NYT.

К чему я это? А к тому, что никаких «единых наций», никакого «общего политического тела» больше нет. То, что было придумано в век Мировых войн и необходимости миллионных призывных армий — устаревает. Читатель Регнума ближе к читателю Брейтбарта (при том, что этот самый читатель может не знать ничего про Брейтбарт и ненавидеть США всей душой), чем к собственному соседу по лестничной клетке — поклоннику Алексиевич.

Разумный человек, работающий на рынке т.н. «культуры», таргетирует свои сообщения. Он не хочет понравиться всем, он не хочет прожечь глаголом ничьи сердца. Он хочет признания среди своих. А для этого ему нужна комфортная среда единомышленников, выступающих медиаторами между ним и потребителями его продукции.

Это ведь не только про «идеологии» можно говорить. Автор «философской прозы» будет выглядеть нелепо равно среди простых людей — читателей условной Донцовой и среди реальных специалистов в области общественных наук.

Стремиться быть среди своих, понимая, что «свои» — не универсальны, что никто из чужих не обязан и не будет вести себя с уважением по отношению к тебе — это настоящие «чувство времени». И то, что Алексиевич этого не понимает — не то чтобы прискорбно, скорее это свидетельствует, что она как была совписом, так и осталась. Что она вся в прошлом. В 70-х. В мире универсалий.

Сегодня человек, говорящий на твоем языке по умолчанию всего лишь легче понимаем при бытовом общении, а не является твоим единомышленником, носителем твоих ценностей и так далее. Это, кстати, начинает доходить до европейцев, которые сталкиваются с тем, что в ИГ (запрещенная в РФ террористическая организацяи. – «НЭ») идут и взрывают их те, кто родился на их территории, учился в их школах и говорит на их языках без всякого акцента.

Выбор культуры не предопределен происхождением или языком, он определяется совершенно по-другому, в том числе актом сознательного выбора. Вспомните инцидент Карауловой и еще сотен русских исламистов. Ну, или историей самой Алексиевич, любившей Дзержинского как родного отца, пока на этом можно было сделать карьеру.

История Алексиевич — не про этику, как говорят одни, и не про глупость, как говорят другие. Она про иммунологию. Будьте со своими, иначе чужие вас уничтожат.