Алексей Макаркин: Обычная для таких случаев ошибка — это попытка найти в прошлом не аналогии, а рецепты
Для того, чтобы строить современное общество, не надо не только возвращаться в страну, которой нет уже 25 лет, но и вообще куда-то возвращаться. Наша проблема — далеко не только Дмитрия Быкова с его манифестом о трех модернистских чертах советского проекта — в судорожных поисках истины в прошлом, будь то советское, царское или языческое.
Роль советского культа просвещения не стоит преувеличивать. С одной стороны, журнал «Юный техник» и кружки в домах пионеров. С другой — бурный рост интереса в условиях убогости советской идеологии к сверхъестественному, в первую очередь, в среде образованных технарей (и частично гуманитариев). Снежный человек, Бермудский треугольник, таинственные пришельцы — все это закономерные предки фолиантов фон Дэникена и его коллег, заполонивших полки книжных магазинов незадолго до пришествия туда сталиниады и житий благоверного маршала Лаврентия. Кстати, бериевская апологетика как раз не чужда культу просвещения — Берия выглядит в ней технократом в пенсне (с парой курсов института и мечтой об учебе в Бельгии), инициатором и патроном великого атомного проекта, загубленным полуграмотным Хрущевым.
Советский атеизм к 1986 году существовал уже на бумаге — в многочисленных отчетах и брошюрах. Умные ученые под флагом атеизма (другой в советской науке был невозможен) издавали серьезные монографии, опровергавшие мифологическую теорию Древса-Берлиоза. Ортодоксальный атеист Крывелев уже в 70-е годы выглядел безнадежно архаичным. Партработники через посредников договаривались о проведении религиозных обрядов над своими родственниками. Режиссеры, несмотря на угасающую бдительность цензоров, старались вставлять в свои фильмы сюжеты с храмами и священниками, выдержанные в нейтральном или позитивном духе. Помню фильм 1985 года «Подвиг Одессы», где семинарист записывается в 41-м году в ополчение (не было и быть не могло тогда в СССР никаких семинарий, но об этом не знали ни режиссеры, ни зрители).
Но относительно атеизма важнее другое. Вера не является объективным препятствием для модернизации — это хорошо известно не только из истории. Религиозность в США сейчас куда выше, чем в России. Другое дело, что России свойственны крайности — от официального сусловского обскурантизма шарахаемся к обскурантизму религиозному, также, разумеется, претендующему на официальность. Но разочарование либеральной части общества в конкретной практике церкви не стоит переносить на религию в целом. Современная светскость и антиклерикализм имеют очень мало общего с атеизмом в советском варианте. Их предок — Монтескье, а не Таксиль.
Наконец, интернационализм к середине 80-х был сильно дискредитирован — в теории говорили о «дружбе народов», практика же была совершенно иной. «Чурки», «чичмеки», «нацмены» и прочие — это не из 90-х годов, а из предшествующих десятилетий. Да, был интерес к запретному Западу и «железный занавес» истончался, но вопрос в формах этого интереса. Как в советское время «Укол зонтиком» делал кассу любому кинотеатру, то и сейчас «Форсаж-8» вне конкуренции, оставляя далеко позади неплохо сделанное «Время первых». Зато понимания, как именно живет Запад, как не было тогда, так ненамного прибавилось и сейчас.
Обычная для таких случаев ошибка — это попытка найти в прошлом не аналогии, а рецепты. И при всех разговорах об альтернативности в истории быть привязанными к одному реализованному варианту, постоянно к нему обращаясь. Если так, то действительно получается, что путь от сохи до атомной бомбы можно было проделать только по колено в крови собственных граждан, а иные, более гуманные варианты, отбрасываются. Отсюда и воспоминания о брежневском периоде торжества просвещения и рационального мышления.
