Алексей Макаркин: Многочисленные различия между Носиком и Глазуновым вполне очевидны, но есть и общее

Многочисленные различия между Носиком и Глазуновым вполне очевидны. Но есть и общее.
Более четверти века назад советский строй рухнул под напором двух мощных волн.Одна из них была ориентирована на жизнь в свободном мире, максимальную открытость страны, самореализацию и прогресс (нередко его абсолютизируя).

Другая предпочитала справедливость, возмущались привилегиями партийной элиты и искали идеальные образцы в прошлом (причем стремясь не использовать опыт, а копировать его).
И у тех, и других советская власть вызывала сильное отторжение, и те, и другие понимали, что так жить нельзя. Причем первые из-за их сравнительной малочисленности (хотя и немалой ресурсности) не могли бы победить без вторых.

«Возрождение России», говорухинская «Россия, которую мы потеряли» — эти объективно консервативные формулы сыграли немалую роль в дискредитации режима, предлагая взамен привлекательные национальные образцы с величественным храмом Христа Спасителя и мудрым государственником Столыпиным. Помню, как сам искал его на глазуновской картине, отстояв очередь в Манеж.

Столь же объективным было и размежевание после распада СССР. Впрочем, сходный процесс имел место и в других «транзитных» странах — Польша, Венгрия. Принципиальное отличие заключается в европейском выборе, который был консенсусным для центральноевропейских элит 90-х годов (вначале как мечта, сопровождавшаяся «отталкиванием» от России, потом как технология). Либералы и консерваторы Центральной Европы были вместе в 56-м году в Венгрии и в 81-м в Польше. Поэтому Орбан хотя и enfant terrible Евросоюза, но все-таки Евросоюза, а не какой-нибудь Евразии. В России, как известно, все было иначе.